Игорь Силивра

Шубин

Там были Шубин, Дед, Мавпочка, наш командир лейтенант Гром и я. С Мавпочкой мы были вместе в учебке, Дед и Гром, уже ветераны, призвались с предыдущей волной. А Шубин… Шубин не усидел в инструкторах, поперся на фронт.

Тут темно, белый свет фонариков выхватывает отдельные предметы, делая тьму еще гуще. Наш девиз: «Сами не летаем – и другим не дадим». Наверное, нет ничего удивительнее  ПВОшника под землей. Но Шубин уперто притянул сюда свою трубу со «Стрелой». Дед хрипит, прижавшись к стене.

«Укроп, сдавайся!», – мегафон под землей слышно далеко. Обещают бочку варенья, корзину печенья и хорошее обращение в плену. Знаем мы эти обещания, слышали.

«Все целы»? – «Все». – «Да не полезут они сюда, заминируют выход – да и все». – «Никто и не знает, где мы». – «Отдыхаем».

Мавпочка – рыжий парень. Семейное положение – мобилизованный. Позывной получил в первый же день просто во время переклички на плаце. Первое построение – четыре взвода, общая путаница. После следующей фамилии – молчание, из соседнего взвода быстро перебегает паренек и, будто ничего не сталось, отзывается: «Я». Перепутал, с кем не бывает. Однако через минуту он снова слышит свою фамилию и повторяет маневр. И умный, и красивый.

Нас не должно было быть здесь. Не под землей, а вообще здесь. Мы заплутали: туман да радиопомехи. Пока разобрались, возвращаться стало поздно. Шубин приказал переть вперед напролом. Некоторое время это спасало. Если бы не тот лимузин между БТРами да немного везения. Или непрухи, как посмотреть. ПТРК мы там и бросили.

Не знаю, кого мы там подорвали, но шухер получился знатный, даже вертушку подняли для перехвата. Наш девиз помните? Дедовская труба там и осталась.

Теперь на нас охотятся даже полевые мыши.

– Дед, ты же нас не помирать привел под землю? Дед, скажи, а?

У кого-то сдали нервы.

Дед местный. Сколько ему лет – не признается. Твердит, что полсотни плюс девять – и баста. Документы, говорит, сгорели вместе с хатой, тут неподалеку. Говорит – пока была его хата – она была с краю. Он как раз вышел глянуть на прессу – тогда еще не знали, чего ждать от журналистов. Впрочем, любознательность спасла ему жизнь: не успел он поздороваться, как что-то рвануло, и на месте дома взвился огонь, а журналюга что-то вопил на камеру о «фосфорных боеприпасах карателей». Потом «пресса» уехала, а Дед перешел фронт и записался добровольцем.

Врет, наверное, про паспорт.

Бегает Дед скверно, но округу знает как свои пять пальцев. Эту, как он говорит, нору, наверное еще лет сто назад разрабатывали. Странно, как она еще держится, может и вправду раньше крепче делали?

«Укроп, выхади па аднаму, иначе взарвем вход!» – снова ревет громкоговоритель.

Дед хрипит, ребята матерятся, лейтенант дернулся, будто хотел что-то скомандовать, однако осекся.

– А ну тихо! – кричит Шубин. – Ша! Что говоришь, Дед?

Дед что-то неразборчиво шепчет.

– Що?

– Два… хр… хр… у норы еще два… хр… выхода…

– Ты знаешь?

– Знаю… хр… проведу…

Старик замолкает, Шубин с лейтенантом приседают возле него.

– Значить так, хлопцы, – командир, наконец что-то решил. – Кто хочет сдаться – оставляйте оружие и вперед. Назоветесь мобилизованными, соврите, как можете, глядишь обменяют. Сами понимаете. Кто пойдет с нами… может и выйдем. Дед говорит, что шахту знает, но она старая, сами понимаете: могло завалить или залить водой.

– Дальше газ может быть, – добавляет Шубин. – Вентиляция тут хреновая, можем задохнуться.

– Короче, решайте, хлопцы, – вздохнул Гром. – А пока что отдыхаем. Так или иначе, торопиться нам некуда.

«…А как-то из шахты наверх работники кинулись. Перепуганные были, несли ересь, будто бы быка огнедышащего видели, – Шубин достал сигарету, неспешно раскурил. – Все выбежали, клеть подняли. Вдруг снизу сигнал, мол, спускайте вагонетки. Подумали: может, кто-то остался, спустили – а там уголь. Только выгрузили – снова сигнал, потом снова. И так раз за разом. Уже и людей пересчитали, и за мастерами послали – а уголь прет и прет. Потом снова сигнал, старших вниз просят. А мастеров страх пробрал. Потом один, старый уже, приказал его спускать, однако по первому знаку вытягивать, да поскорее. Подает сигнал, пошел вниз, вроде бы все нормально – и тут снова сигналы, только сразу два. Один, чтобы спускали, другой чтоб поднимали. И так раз за разом. Решили все-таки вытягивать, и только вытянули мастера – так ствол и засыпало. А мастер так ничего и не рассказал, только поседел весь».

На мгновение показалось, что далекий светлый силуэт входа перекрыла фигура, шум послышался, потом снова зазвучал громкоговоритель.

«Укроп, выхади! Даем пять минут!».

– Пошли, – Дед закряхтел, поднялся на ноги. – Все тут? Все. Потопали.

 

Не понимаю, как Дед ориентируется в этих переходах. Иногда у меня впечатление, что мы нарезаем круги: спускаемся на нижний горизонт, долго идем, поворачиваем, поднимаемся вверх.

– Привал.

Бойцы падают вдоль стен, кто-то тянет сигареты.

– Не курить, – командует Дед. – Может быть метан.

Подземная тишина давит на уши, кто-то пробует что-то насвистывать.

– А ну тихо! Тихо! – хватается за автомат Мавпочка. Теперь понятно, что пел он. – Кто здесь?

Он во все стороны светит фонариком.

– Кто здесь? Вы шаги слышали?

– Порода трещит, – комментирует Шубин. – Ну, или «хозяин Шубин» ходит, он тебя и схватил за ногу. Хотя, на самом деле это судорога, тут довольно холодно.

– Хозяин? Что еще за зверь?

Солдаты радостно подключаются к разговору, всяко лучше, чем слушать темную тишину.

– А, сказка. Шубин – он будто шахтерский домовой, хозяин здешний. Весельчак, может за ногу схватить, может пустую породу подкинуть, может помочь. Короче, жить с ним нужно дружно, как со мной.

– Шубин – это да, – поднимает Дед палец. – Поверьте старому шахтеру.

– Ну и что, нам ему молоко в мисочке оставить? – нервно смеется лейтенант. – Хорошо, домовые домовыми, а нам пора. Подъём!

– Мусор уберите, – бурчит Дед.

Мавпочку не надо просить дважды.

Снова переходы и горизонты. Глаза настолько привыкли к темноте, что лейтенант приказывает выключить половину фонариков. Диоды, конечно, светят долго, но кто знает, сколько придется плутать.

– Пришли, – останавливается Дед. – За поворотом первый выход, неудобный. Ствол шахты, как-то надо придумать, что бы выйти на-гора.

– Ну и запах тут, – заворчал Шубин. – Что это? А ну-ка посветите!

Загорелись запасные фонарики. Первым обед в желудке не сдержал лейтенант, потом к нему присоединились остальные. Только Дед молча разглядывал десятки, если не сотни обезображенных гниением тел.

– Они сюда скидывают трупы, – констатировал Дед. – А тут мокро. Сами видите, как оно.

– Нам… что… по ним подниматься?

– Хочешь тут остаться?

– А ну посветите! – скомандовал Шубин. – А чтоб его… тросы обрезаны. Не представляю, как выкарабкаться наверх. Тут альпинистом надо быть.

– Я не осилю, – всхлипнул Мавпочка.

– Тихо! Тут нам не выкарабкаться. Дед, а что с другим выходом?

– До него еще дойти нужно.

– Так идем, – резюмировал Шубин. – Здесь ловить нечего.

 

Очередной привал прошел в молчании: фонарики поблекли, бойцы устали. В этот раз никто не травил байки, все угрюмо жевали остатки сухпайка и делились скупыми глотками воды из фляг.

– Далеко еще?

Дед не ответил.

– Дед, слышишь? Идти еще далеко?

– Кто его знает, сынок. Подземелье – штука странная. Может и далеко а, может, скоро и дойдем.

– Рядовой Дед! – не удержался лейтенант. – Можете сказать конкретнее? Спать будем?

Дед снова долго молчал, затем вздохнул.

– Газ, командир. Там метан, куда не сунься – метан. Ищу подходы, но не могу найти. Задохнемся, подорвемся. Не пускает шахта, командир. Не знаю я, когда мы выйдем.

– Метан? И как ты чувствуешь?

– Есть признаки. Мавпочка вон не поет, а он у нас вместо канарейки. Да уж поверь, я знаю.

– А что я, что я? – Мавпочка принюхался. – Вроде ничем, не пахнет.

–Метан не пахнет, дурак.

В тусклом свете фонарей мне показалось, что по лицу Деда пробежала тень. Наверное, показалось. Тогда Шубин вздохнул.

– Ладно. Если идти прямо, то далеко? Если б не газ?

– Близко, почти рядом. Час, может, два. Да только не пройдем.

– И так, и так не пройдем, Дед, – остановился Шубин. – Я знаки оставлял, мы уже несколько раз возвращались на то же место. И ты это знаешь.

– Мы умрем тут? – спросил кто-то из темноты.

– А ну тихо! Помирать приказа не было! – рявкнул Гром. – Что скажешь, Дед?

– Шубин дело говорит, не пройдем.

– Тогда возвращаемся. Попробуем выкарабкаться.

Солдаты уныло поднялись.

– Подожди, командир, – остановился Шубин. – Есть вариант. Я тут вырос, почему, думаете, я такой позывной взял? Вы же слышали байку?

– Будешь просить его милости?

– Поработаю им, – невозмутимо ответил Шубин. – Значит так: нужен факел и шкура. Давайте балаклавы и столько курток, сколько смогу одеть под броню. Пойду впереди.

– Ты сдурел?

– Молчи, командир. У меня прогулов больше, чем у тебя стажа, пробьемся. Только вы идите позади, далеко-далеко позади. Огонь я буду вперед кидать, как позову – подходите. Дед, там перекрестки будут?

– Первый направо, второй налево, дальше только прямо.

– Все.

Подземный взрыв – это страшно. Если газа немного, он только выгорает, факел горит ярче, чем всегда – да и все. Когда же газа очень много — тоже горит, в воздухе плавают клочья огня, пока количество газа не уменьшится до такого, чтобы получилась гремучая смесь. А потом все взрывается.

Шубин снова и снова со всей силы бросал вперед огонь и смотрел на его мерцание. Когда факел выгорал, он поджигал новый и снова бросал вперед. И так каждый раз, пока не увидел в воздухе огни. Он успел упасть и накрыться.

Когда мы его нашли, он пробовал поднятся и тряс головой. А Мавпочка безуспешно пытался влить ему спирт через зубы. Пить Шубин не хотел.

Каюсь – было страшно. Думал, может, самому пойти вперед, все набирался смелости об этом сказать, но в последний момент слова застревали в горле. А он приходил в сознание, скрипел зубами, натягивал на себя новые балаклавы и куртки, брал факел и упрямо шел во тьму. Не знаю, сколько времени это длилось, но в какой-то момент мы увидели вдали огонек сигареты. Шубин дымил, улыбаясь, будто ребенок.

– Дружище, ты цел!

Он не отвечал, лишь кивал головой. Казалось, что он даже не может говорить.

– Дед, – первым опомнился лейтенант. – Що дальше?

Старик глубоко вдохнул воздух, принюхался.

– Скоро выход. Чуете ветерок?

Все начали принюхиваться. Всем показалось, что они что-то почувствовали. Я не ощутил ничегошеньки, поэтому промолчал.

– Выбраться сможем? Карабкаться не нужно будет?

– Нет, хлопцы, там легко пройти. Выход расширяется. Скоро рельсы будут, сразу несколько путей. По ним выйдем.

– Что выйдем – прекрасно, – при мысли о чистом небе Гром повеселел. – А где выйдем? На карте покажешь?

– Не покажу. Позже, как выберемся наверх.

– Позже и джи-пи-эс ловить будет, я и сам знать буду. Привал окончен. Пойдем, ребята.

Знаете, каким неудержимым может быть желание увидеть небо? Я думал, что сдурею, пока дойду.

Потом стало не до хотелок – как только, как и говорил Дед, выход из шахты достаточно расширился, луч фонаря во что-то уперся. Во что-то большое и очень металлическое, с характерными брусками динамической брони, инфракрасным прожектором на башне, недавно закрашенным серийным номером да на скорую руку намалеванным белым квадратом.

За первым танком виднелся второй, третий… Дальше мы идти побоялись.

 

Меня разбудил тихий шепот. Прислушавшись, я понял, что это Дед с Шубиным. Наверное, я не должен был их слышать, но акустика в подземельях иногда выкидывает странные штуки.

– Тебя кто-то ждет? Почему ты воюешь?

– Друг, – голос Шубина задрожал. – Мой друг Украина в беде. И бросить я его не смогу, Дед. Или как тебя называть? Мой позывной уже занят, учти.

– Давно догадался?

– Давно, Дед. Я же вырос тут, неподалеку. На родине легитимного, видишь, какая ирония. Работал здесь когда-то. Не бывает таких шахт. Не бывает таких выходов. Невозможно услышать метан. Ни один шурф не тянется столько, сколько мы прошли. Да и времени… Дед, сколько мы были под землей? Как петляли? Мы бы и по прямой столько не прошли. Вот так и догадался.

– Хорошо, что догадался. Значит, знаешь, что я предложу тебе.

– Подожди, Дед, подожди. Я еще не верю. Почему ты за нас? И за нас ли?

– Они кидают тела в шахту. Это неправильно. А вы убрали мусор. Все просто, Шубин. Я не знаю, что там у вас наверху, я вижу только людей внизу. Как ты, как он, как те. Скажи, Шубин. Или ты ждешь, чтобы я спросил прямо?

– Подожди. Ты же не ходишь по земле?

– Дурак ты, хоть и Шубин. Молодой еще.

Мне показалось, что Дед сплюнул.

– Сам когда-то был молодым, давно, правда. Пошел денег заработать. Тяжко тогда было, некуда податься. Кинул шапку, взял задаток да факел в руки – и полез в шахту. Там он меня и встретил.

– Хозяин?

– Он. Знаешь, я не согласился тогда. Да, он отпустил меня. Девушка ждала, понимаешь?

Некоторое время царило молчание.

– Не дождалась?

– Не дождалась. И я вернулся под землю. Теперь вот ищу преемника.

Молчание.

– А ты говоришь – друг в беде. Ты уверен, что друг Украина тебя не предаст? Вернешься с войны…

– Брось, Дед, не пацан я, все понимаю. Мы гибнем за лучшую позицию политиканов на переговорах, мы вряд ли будем кому-нибудь нужны, когда все закончиться. Мне говорили, что я пессимист. Но знаешь что? Это все для меня ничего не меняет. Ты же вон тоже далеко пошел искать преемника, разве нет?

Снова молчанка.

– Я тоже был человеком, дружище. Хорошо. Возвращайся к своему другу Украине, защищай его. А как захочешь ко мне…

– Не захочу, Дед. У тебя свои пути, у меня свои.

– Цыц! Слушай, молодой! Мало ли, что случиться. Можешь калекой остаться, можешь в плен попасть. Тогда позови – из любой землянки выведу. Вот так. Думай.

 

Современный танк – это далеко не та консервная банка, ездившая по полям Второй мировой. Это быстрая смертоносная машина, способная в умелых руках причинить страшные разрушения. А противостоят ей часто-густо древние «рапиры» и не менее древние «фаготы». Иногда этого оказывается достаточно, чаще – нет.

А десяток танков – это сила, которой под силу переломить ситуацию на целом участке фронта. И именно этот десяток танков привольно разместился в широком входе в шахту, прямо возле линии фронта. Не знаю, как Мавпочка выглянул наружу, но вернулся веселым: до линии фронта осталось пройти меньше пяти километров.

– Хорошо же мы забрели, – почесал затылок лейтенант.

– Гранаты, – тихо отозвался Шубин. – Гранату в ствол – и танк готов. А мы под шумок деру дадим.

– Тогда не в ствол, а в люк, только рванет быстро, чтобы успеть убежать, – заметил Гром.

– Ты сдурел! – громко прошептал Мавпочка. – Все тут ляжем! Ноги надо делать, да поскорее! Там бэтэр крайний, на нем и поедем!

– Охрана…

– Мелочи, никто ведь не ждет гостей из-под земли. Залезем в танк, стрельнем да и ходу!

Мы переглянулись.

– Нет, – решил лейтенант. – Поступим иначе. Танк подрывают двое, наводят шухер. Тем временем остальные берут бэтэр, заводят и ждут. Так больше шансов.

– Я в танк, – решил Дед. – Дело трудное, а я и так пожил на славу.

– И я, – удивленно слышу собственный голос. – Стрелять буду. Гранату кидать рискованно, а вот стрельнуть из крайнего танка – самое то. Гранату уже потом, так надежнее.

Гром не ответил, только посмотрел, будто прощаясь. И кивнул.

 

И вот теперь я, кажется, герой. Дед тоже герой, хотя и пропал без вести. Так считается, во всяком случае. Говорят, мне орден дадут. А еще обещали премию: «за уничтожение семи единиц боевой техники противника…» Как-то так.

Было страшно, на самом деле страшно.

Идея действительно была хороша – но из нее не вышло ничегошеньки. Нет, к счастью бэтэр оказался заправленным, танк – исправным и даже с неуставным снарядом в стволе. Не отстреляли, наверное, в свое время, а вынуть его непросто. И с пустым конвейером автомата заряжания.

Мы с Дедом переглянулись и поняли друг друга без слов.

А потом мне пришлось врать.

Раз мы все-таки выстрелили, я даже не понял, что именно дальше случилось. Дед крикнул, чтобы я бежал со всех ног – я и побежал.

Я действительно не заметил, когда и как он исчез. Я со всех ног догонял наших и все-таки успел до второго, самого сильного взрыва.

И каменная пасть входа в шахту закрылась.

Наверное, следовало сказать, что Дед погиб, но на это у нас не хватило духу. Ребята считают, что Дед героически подорвался с другим танком. Может и так, может, никто из них и не подумал, что едва ли боекомплект закончился только в последней машине.

Подстрелили меня уже свои, хорошенько так. Ребята не виноваты, это действительно страшно – когда на тебя неожиданно летит бронированный гроб. Заскочить я успел, а что пулю получил… бывает. Отлежусь – и на дембель.

Шубин недавно приходил. Кажется, тоже чувствует себя виноватым, что оставил меня там. Мне говорили, что в рубашке родился, и я склонен согласиться. Говорят, что тем выстрелом мы попали в склад – я и не спорю. Только не было там никакого склада. Или был? Я уже и не знаю. Иногда, в горячке боя, еще и не такое почудится. Не могу же я всерьез рассказывать, что из-под земли выскочил черный огнедышащий бык и начал переворачивать танки, будто картонные, а  его дыхание прожигало броню?